Покурить оленя в Гарманде. Ироническая проза - Владимир Данилушкин

☻ Конечно, инициативу гасить нельзя, только зачем грибы выращивать, если их вдоволь можно заготовить на окрестных сопках, карабкаясь по огромным каменным блокам, заодно собирать и бруснику, своеобразный грибо-ягодный альпинизм – такого спорта больше нет нигде. Если растительность погуще, встретишь бледные поганки, прозванные моим маленьким сыном грибами-стервятниками, вздрогнешь. Но бывают и подарки за примерное поведение – настоящие боровики, белые грибы, как белое братство. Кстати, на том изгибе арманской трассы, где я всегда собираю, недавно открыли повышенную радиацию: мол, и вода поэтому не замерзает. Но это, я вам скажу, на мнительных людей рассчитано. Такие и в книжный магазин «Луч» не решаются заходить, чтобы не подцепить лучевую болезнь.

В начале XXI века у нас люди отравились грибами, съедобными, между прочим. Просто держали их два дня в пластиковом пакете. Ума нет. Все равно, что напялить на собственную тыкву пакет, как это делают токсики.

☻О колымских ягодах нужна особая кисло-сладкая поэма. Однажды, в конце лета позвонили мне в дверь, незнакомец попросил столовую ложку: собрал ведро ранней голубики и торгует на углу у «Полярного», берут стаканами только так, а насыпать в кулек из ведра неудобно. Вечером, мол, отдам. Поборов в себе нечто, выдаю ложку, весь день жду ее возвращения, как старшеклассницу-дочку с курсов менеджмента. Вечером спускаюсь на угол. Мужика нет в помине. Жена узнает о моем нестандартном решении и начинает проворачивать меня на фарш. Ей эта ложка бесценна как память, первая наша семейная покупка. Теперь вот приходится думать, что «ложка» – от слова «лох».

В подробностях яркой вспышкой вспомнился и магазин на Снежной Долине, где мы совершили в молодости такую удачную покупку. Правда, некстати вплетается другое воспоминание, более свежее, времен лимитов на водку. Отоварив четыре талона, поставил я бутылки в сумку, потянул с прилавка, она за что-то там зацепилась – звяк, и раздался трагический звук: бууль-буууль! Бутылка опустела, наполнив магазин характерным запахом большого бухла. Вспыхнуло такое чувство, что в грудь всадили широкий острый нож, и артериальная алая кровь уходит широкими толчками, холодя руки и ноги. Еле пережил. А ведь надо еще за руль садиться. В салоне запах от сумки. Жена не проронила ни слова. А до того корила за что-то, уж не помню. У нас так получается, что всегда что-нибудь сломается и разобьется, когда ссора. Или собака укусит. Лайка бросается на тебя, но это только кажется. Она бросается на те виртуальные наросты, которые образуются от неправильного поведения, объяснила мне одна милая дама, которая считает, что Россию-мать спасет не безопасный секс, а стыдливость и чистота, сохраняемая русскими некурящими и непьющими женщинами, как эталон.

Проходит неделя моего пребывания в шкуре Шерлока Холмса. Вдруг пронзает интуиция: обнаруживаю на углу магазина «Полярный» мою ложку – в руке того самого лесного незнакомца, торгующего дарами сопок. Вам сколько? Мне ложку. Я стаканами торгую! Когда вернете ложку? От недоумения он превращается в соляной столб. Ах, ложку! Вечером занесу. Медленным шагом, в буре разнообразных чувств, даю человеку еще один шанс, удаляюсь домой, живо вспоминая первые приобретения в Магадане и знакомство с речкой в Лисьем распадке, каких по Колыме и Чукотке якобы течет 550 тысяч, общей длиной миллион километров, водопад на полуострове Кони высотой 60 метров, на 9 выше Ниагарского, молодых и бывалых друзей, красивую девчонку, когда-то вскружившую мне голову, все такую же тонкую умом и речью, любимицу старушек, они обожают переходить с ней дорогу, продавщиц с их ценными советами по части вкусненького.

Мечты и грезы прерывает звонок в дверь, за ней сияние золотых зубов, многозначительные вращения глаз, мычание, цоканье, и реликвия, столовая ложка, возвращается домой. Как все-таки бывает хорошо на душе не думать о людях плохо! Ты хоть ее прокипятил? В наше время хоть СПИДа не было, – ворчит моя любимая, – и в ее голосе чудится мне мелодия Эдварда Грига. Правда, не знаю, какая именно, я Чайковского люблю. Да-а, песня Сольвейг. А ложка отшлифована, сияет, как серебряная. Не трусь, – говорю ей, – мы все проверены на ВИЧ – АндрееВИЧ, ИваноВИЧ и так далее!

☻ Какой магаданец не любит цветы, особенно кактусы? Говорят, один земеля, не потерявший способность к нестандартному мышлению, собрал их два ведра и употребил. Очень уж ему захотелось, в связи с расширяющимися международными связями, соленой мексиканской водки текилы дерябнуть, а ее как раз из кактусов производят. Ну, и поставил бражку, добавив для колорита репья и осота, выдоил на аппаратике первачок. Годится, – говорит, – крепенько забирает, если морскими ежами зажевывать.

У тети Клавы один кактусенок, как Илья Муромец, рос 33 года и однажды в июле на три часа расцвел пышным ароматным цветком, от которого сладко слипались глаза, и томно кружилась голова. Вся контора была очарована этим чудом природы. Даже сбросились на радостях.

Тетя Клава стала героиней полудня, как символ и апофеоз пафоса и драматизма северного бесконечного терпения. И тут непосредственному отцу-начальнику вдруг пришло в голову: сколько же ей лет? И почему она не умеет работать на компьютере и не знает английского языка? Припомнилось кстати, что однажды она интерпретировала слово «креномер» как «хренометр», а когда объяснили, что нет такого слова, на крайний случай возможен «хронометр», не сдержалась и выдала, что она думает по поводу «курвиметра», что ее так даже муж не называл, а он известный сквернослов и Донжуан.

Вскоре об этом интересе начальника узнала и сама Клава. Возмутилась и ушла. Цветы хотела с собой забрать да одумалась: пусть, мол, без меня попляшут. А они без нее еще лучше, еще краше разботвились. Прям черт-те что, никакой морали из этой истории. Пришла новая секретарша, Леночка, на компьютере тоже не умеет, в английском ни в зуб ногой. С цветами не любит иметь дело по причине тяжелой руки. Посетителя отшивает запросто, с перегибом. На грани фола. Один от изумления едва не потерял челюсть. Зато молодая, симпатичная. Кровь с молоком и капелькой кофе. Все довольны. Особенно не первой молодости контингент. Она, быть может, напоминает им эдельвейс на круче, что над берегом бухты Гертнера: хоть близко, а без альпенштока – руки коротки достать. Да и со снаряжением костей не соберешь. Кстати, у нее папа родом с Кавказа!

☻К весне в Магадане выпукло проступает парниковый эффект, но не делает нас тепличными растениями. Многие предпочитают произрастать в открытом грунте, а ложиться на грунт – одно из любимейших наших занятий. Заядлый рыбак-подледник час за часом стоит по колено в ледяной соленой воде, отгибая сапоги доверху. Лед бухты растаял сверху, и должен бы всплыть, но законы природы здесь имеют свои особенности. Всплыть всей массой он не может, а дробления на ледяные поля не произошло из-за тихой погоды. Жди шторма. Черный, как чугун, но с белыми щеками и шеей, рыбак приходит домой, кладет улов в заоконный «холодильник», заваливается спать, намереваясь встать пораньше и принять перед работой душ. Не судьба: воды нет. И он моется холодной! Хоть бы до пояса. Да! А где до пояса, там и ниже. Потом греет в электрочайнике воду для кофе и заодно моет голову.

☻ Магаданская весна – промежуточное и растяжимое понятие: апрельские ручьи стремительно перетекают в майские. И это полное сумасшествие. Выражение «лед тронулся» воспринимается именно таким образом. Как, и он тоже? Снег сошел. С ума? Весенний снег лег – так и хочется сказать: костьми. Пленительно и завораживающе движение талой воды. Шапка снега на заборе набухла, из нее торчит сосулька. А по ней пульсирует струйка воды, искрясь на солнце. От нее невозможно оторвать взгляд. В ней что-то живое, как вскрытый кровеносный сосудик. По ледяным плитам на проезжей части нитяные протечки талой воды причудливо изогнулись, подобно руслам речки, если обозревать ее с вертолета. Скоро проточит до асфальта, потом расширит русло.

☻ Хочется вывести на чистую воду грязную. Деньги – это вода, а живые деньги – живая вода. Так же, как твердая валюта – вода твердая, то есть лед. Для жителя чукотского города Анадыря лед – это часть питания. Один чукотский журналист привез себе из Хабаровска невесту. Утром хотел чаем напоить, пошел взять с завалинки лед, там все хранят запасы питьевого льда, а кто-то украл его. Лучше б деньги сперли, – подосадовал Май, так звали этого человека. Прошло уж почти полвека, а вдова, бывшая фронтовичка, помнит тот день, медовый, ледовый месяц май. Ей помнится также книга по пчеловодству в местном книжном магазине и обложки для месячных трамвайных билетов, – самые, быть может, фантастические вещи в ее жизни. Помнит, как просила: «Станцуй, Май, танец: «распиловка дров». – «Да что-то ноги болят. Лучше ты спой: «вьется в тесной печурке огонь». – «Не могу, голос сел».